Как белорус Островский стал русским «Дубровским»

или о прототипе пушкинского героя

10 февраля весь славянский мир отмечает скорбную дату – День памяти Александра Сергеевича Пушкина. Именно в этот день в 1837 году поэт скончался в своей квартире в Санкт-Петербурге от раны, полученной за два дня до этого на дуэли с Дантесом. Можно ли было спасти «солнце русской поэзии» и  в чем ошиблись врачи, проводившие лечение Пушкина – споры об этом ведутся до сих пор. Как немало говорят и о том, сколько еще гениальных произведений смог бы написать Александр Сергеевич, если бы остался жить.

А ведь имя Александра Пушкина связано и с нашим городом:  он дважды проезжал через Беларусь, в том числе и через Витебск.  Сохранились проездные билеты, по котором видно, что в мае 1820 года Александр Сергеевич ехал по белорусским землям из Санкт-Петербурга в южную ссылку, а в августе 1824 года возвращался из Одессы в село Михайловское Псковской губернии.

В некоторых произведения Пушкина, например, в «Истории Петра І», можно без труда отыскать названия белорусских городов, деревень и рек. А в рецензии на книгу Григория Каниского Пушкин и вовсе написал о белорусах, назвав нас «народом нам издревне родным, но отчужденным жребием войны».

Но, пожалуй, наибольший интерес представляет роман Пушкина «Дубровский», ведь прототипом его главного героя является  обедневший белорусский дворянин Павел Островский, который жил на Минщине, а затем сидел в остроге в Витебске. А рассказал о нем Александру Сергеевичу Павел Нащокин, который часто гостил в принадлежащем сестре родовом имении Старицы Себежского уезда Витебской губернии и мог знать подробности  этой истории.

Семен Букчин в своей книге «…Народ издревле нам родной» приводит следующие воспоминания анонимного современника Пушкина и Нащокина об Островском:

Островский проказничал долго, лет пять-шесть…Он был несколько образованный шляхтич, т.е. знал грамоту, учился где-то в уездном училище и пошел на этот промысел, чуя в себе богатырскую силу и любя свободу по своим понятиям. Он грабил с разбором: у кого лишнее, он отнимал это лишнее; встретясь в лесу или на дороге с нищим, он делился с ним тем, что сам имел…».

Кто же такой этот Островский? Минский литературовед Игорь Григорьевич Степунин на основании архивных данных установил, что Павел Островский был родом из села Рованичи Минской губернии (сегодня – Червеньский район). А его небольшое родовое имение на 20 крестьянских душ Оржехневичи (или Островщизна) находилось в Дисненском уезде Минской губернии.

После войны 1812 года в имении не осталось ни одного крестьянина, а доказать право на землю у Павла не получилось, так как все документы сгорели. Так Островский в свои 22 года стал безземельным шляхтичем. Возможно, именно это и подтолкнуло его к мятежным действиям.

К тому же в начале 30-х годов волнения среди обедневшей белорусской шляхты были нередки. Вот что докладывал весной 1831 года в своем рапорте шефу жандармов Бенкендорфу могилевский гражданский губернатор Михаил Николаевич Муравьёв:

Класс людей необузданных и не оседлых старается в корчмах и в народных скопищах возбуждать крестьян к неповиновению.

Попал под подозрение и Павел Островский, за которым долго следили и, наконец, арестовали. Произошло это в имении помещика Помарнацкого, у которого Павел служил учителем. Причем, есть мнение, что вышло это не по случайности, а по доносу. И, вполне возможно, что к нему имел отношение и сам Помарнацкий. Если это так, то становится понятным, почему он не понес никакого наказания за укрывательство мятежного учителя.

Арестованного Островского в октябре 1831 года отправили в Витебск. Вот как описывает это все тот же неизвестный современник Пушкина:

Его вели однажды по Офицерской улице, вероятно, к допросу, он шел в тяжелых цепях на ногах, в сером сюртуке, фуражке набекрень и с железным толстым прутом на руках. Он весело шутил с четырьмя своими конвойными, смешил их, срывал рукою яблоки, которые выставлялись из садов за забор улиц, и иногда, шутя, покручивал наручный прут так, что он скрипел ужасно… Многие слабонервные, не только женщины, но и мужчины, не могли вынести его взгляда, так он был не то, чтобы свиреп, а поразителен…

Однако перед судом Павел Островский так и не предстал: воспользовавшись случаем, он бежал.

«Содержащийся в г. Пскове в числе военнопленных польских и литовских мятежников уроженец Минской губернии Игуменского повета местечка Рованичи шляхтич Павел Островский, коему от роду 22 года, сего месяца марта 12-го числа неизвестно куда отлучился», – писал в своем рапорте витебскому генерал-губернатору Николаю Николаевичу Хованскому полковник Василий Жуковский.

Поиски сбежавшего мятежника не увенчались успехом, и никаких сведений о дальнейшей судьбе Островского нет. Мы можем лишь гадать, уехал он за границу, скрывался ли до конца дней под чужим именем или умер молодым – правды уже не откроет никто.

Наверняка, знал о том, что Островского не нашли и Александр Сергеевич, ведь историю о нем Павел Нащокин рассказал поэту вероятнее всего в сентябре 1832 года в Москве. Уже в конце октября, вернувшись в Петербург, Пушкин начал свой роман и второго декабря написал Нащокину:

…честь имею тебе объявить, что первый том «Островского» кончен и на днях будет прислан в Москву на твое рассмотрение…

Между судьбами реального Островского и литературного Дубровского несложно провести параллели и убедиться, что у них много общего. Может, именно поэтому роман Пушкина заканчивается тем, что Дубровский исчезает в неизвестном направлении, как и его прототип? Может, Александр Сергеевич намерено отказался от написания последующих глав произведения, хотя наброски с различными вариантами развития сюжета были у него в черновиках?

Это мы уже, пожалуй,  не узнаем никогда, но, безусловно, будем гордиться тем, что легендарный «Дубровский» появился на свет благодаря белорусскому  шляхтичу Островскому.