Напуганные Бешенковичи: Врачи живут в гимназии, а местные скидываются на оборудование для больницы

Городской поселок в 50 километрах от Витебска уже месяц боится областного центра как огня. Жители Бешенковичей перестали ездить туда по бытовым, рабочим и забавным делам. В первые волны вирусных новостей люди считали, что зараза только в Витебске, и были беспечными. Беззаботность прошла неделю назад после первой смерти в поселке. 57-летняя дезинфектор санэпидемстанции скончалась в местной реанимации. Говорят, от пневмонии. Но люди смекнули, что сейчас может значить пневмония. Они стали массово закупориваться в домах, выходить только на работу и в магазин — обязательно в маске. Жителям Бешенковичей никто не сообщает об эпидемической обстановке, по поселку ходят слухи, что местная больница забита, а часть городских чиновников поместили в карантин. Так что же происходит в Бешенковичах на самом деле? Журналисты Онлайнера съездили, посмотрели и сделали репортаж.

«Мы знаем только то, что говорят по телевизору»

Обычный апрель. Солнечный, но еще холодный. Утром трактор привычно чистит дорогу, которая проходит вдоль набора главных достопримечательностей любого белорусского райцентра: памятника Ленину, здания исполкома и микропарка. Граждане неспешно ходят в магазин и обратно домой, на работу и в поликлинику. Реже — на прогулку. В небольшом парке с озерцом гуляет один дедушка и с десяток ворон. Тишина, пустота, спячка. В Бешенковичах не нужно напоминать о дистанцировании. У школьников третья неделя каникул, но в райцентре молодежи не видно.

«Все в масках, детей трогать нельзя». В роддоме в Витебске находится половина от всех беременных с коронавирусом в стране

Местные говорят, что раньше народу на улицах было больше. Сейчас это в основном старшее поколение с зелеными продуктовыми пакетами в руках. Большинство в масках, чаще в марлевых.

— Мы знаем только то, что говорят по телевизору. У меня сын лечится в больнице от пневмонии, проблем вот так хватает, — жестикулирует прохожая женщина в марлевой маске; о количестве зараженных коронавирусом она не подозревает.

У нее звонит телефон, она отвлекается.

— Да, Света. Врач приходил?.. Ну что сказали?.. Ага, и руки мыть. Ну ясно… Ну ясно. На сколько дней больничный дали?.. Это на три дня, получается?.. И что, туда приходить или врача вызывать?.. Это надо дитя тянуть через все Бешенковичи… Ну ясно. Ну понятно… Ну так это утром еще 38… Ладно, Света, я приду домой и перезвоню тебе, — она поворачивается к нам. — Внук заболел. Температура 38. Теперь такая инфекция ходит… Вот Пасха в воскресенье, я в этом году не пойду. Знаете, вот мы когда в грязи копаемся, руки грязные — мы понимаем, что это грязь, она видима. А то, чего не видно, порой бывает страшнее, чем видимое. Чернобыль мы увидели когда? Когда начались последствия. Я в то время еще молодая была, работала. Нас отправляли в колхоз полоть свеклу под палящим солнцем. А мы верили, что все хорошо.

Женщина идет дальше по своим делам. Мы тоже. По пути натыкаемся на Дом культуры, из-за дверей на нас смотрит девушка в маске. Она третий год руководит местным ансамблем.

— У нас кто в отпуск пошел, кто взял за свой счет. Сейчас ничего не делаем, репетиций не проводим. Приходим и отрабатываем свое время, — скучающе говорит она. — Милиция у нас тоже уходит на больничные, председатель райисполкома и его заместители — тоже. А так все спокойно. Как только начался этот пик, все стали уходить в отпуск. Я вот просидела две недели дома и ходила в магазин. Естественно, в перчатках и маске. Ну а что делать? На карантин не закрывают, 9 Мая, наверное, не будет… А как его проводить? Лично я петь не пойду, массовое мероприятие все же. В конце марта у нас организовали «засевки». Пришел новый председатель райисполкома, нас согнали на поле, мы попели… Был весь исполком — и тут узнаешь, что председатель уходит на больничный, за ним — заместители. 

Девушка рассказывает про смерть сотрудницы эпидемстанции в городе. Говорит, женщина неделю пролежала с температурой. Когда ей стало совсем плохо, положили в больницу.

— Слышала, что она часто болела. После этого начали говорить, что все из санэпидемстанции пошли на карантины и на больничные… В здании гимназии — сразу за больницей — сидят врачи, — рассказывает девушка. — Ну, конечно, хаос в Бешенковичах творится, все боятся. Витебск у нас [недалеко], сначала боялись его. Катаются и студенты, и так все ездят туда и обратно. Но после смерти женщины начали скупать «Копеечку». Макароны, туалетная бумага — дня три уходило все. Думаю, что в Беларуси начали бояться, когда увидели меры других стран. А что у нас? У нас все хорошо. Мне кажется, достаточно было одной этой смерти, чтобы в Бешенковичах начали что-то предпринимать.

Работница ДК не в курсе, сколько зараженных коронавирусом в ее поселке. В местном магазине, где работает дочка умершей от пневмонии женщины, говорят: сейчас девушка на карантине, на связь с коллегами она пока не выходила. На вопрос о том, сколько в Бешенковичах зарегистрировано случаев COVID-19, продавщицы ответить не могут: информации нет.

Коронавирус для простых жителей Бешенковичей как кот Шредингера: он существует и не существует одновременно. Кажется, точку в истории его бытия (или небытия) могут поставить только медики. Вдоль парка, центральных зданий и лесного массива идем в районную больницу. Вдыхаем свежий, даже холодящий воздух, радуемся солнцу и зеленеющим полотнам деревьев — в общем, вкушаем весну. В такой атмосфере хочется раскрыть этот ящик с помощью медиков и узнать, что вирус мертв.

«Все взвалили на наших врачей, весь район»

Возле детского отделения Бешенковичской ЦРБ (его отдали под больных пневмонией) медработница в одноразовом защитном костюме задумчиво докуривает сигарету и собирается на обед. Окидывает нас недовольным взглядом: помешали. Тем не менее все рассказывает. Говорит, что больница забита пациентами с пневмонией.

— Препараты все есть, обмундирование — тоже. Сегодня гуманитарка пришла — правда, не знаю откуда. Детское отделение, хирургия, терапия — все полностью забито пациентами с пневмонией. Детей нет, все взрослые. В реанимации тоже люди лежат, на ИВЛ один человек. Всего у нас два аппарата, — говорит она. — Я сама сегодня мазок сдавала, в первый раз. Ждать нужно где-то неделю: тесты везут проверять в Могилев. Я не боюсь, мне не страшно. Это такая инфекция, которой бояться не надо. Природный естественный отбор.

Медработница говорит, что чувствует себя хорошо, температуры нет. Как бы то ни было, работать надо.

— Персонала не хватает вообще. Когда все началось, некоторые решили уволиться. Хотят уволиться, а потом прийти после всего этого. Но им сказали: назад не возьмем. Все взвалили на наших врачей, весь район. Девчата воюют — главврач и ее зам. Насколько я знаю, все сдали мазки — все здоровы. Из других районов медиков не присылают, ведь там то же самое. Реанимация работает с пациентами, но домой не ездит, все ночуют в гимназии. Потому что они ближе контактируют. Про женщину, которая умерла, ничего не знаю. Все, пора идти за обедом, — отрезает она и скрывается за дверью.

У главврача обед, ее нет на месте. Около приемной ходит туда-обратно возрастной мужчина в маске. У него красные глаза. Заходит в кабинет, долго обсуждает что-то с медиками. Сквозь двери доносятся фразы «Пневмония», «Закажете гроб и венки» и «Мы делаем все, что в наших силах». Мужчина выходит.

— Мать умерла. У меня тут три человека в тяжелом состоянии. Пневмония, а что же еще? На вирус мазки не берут, потому что нет тестов. Маме уже много, 87 лет было. В больнице лежала пять дней. На ИВЛ пенсионеров не кладут. У меня здесь сестра лежит и швагер. У сестры был бронхит, а сейчас уже воспаление. Говорят, что делают все, что возможно. Чтобы подключить на аппарат, надо вводить в кому и в реанимацию класть. А она забита. Там муж ее лежит в коме на аппарате. Тоже пневмония, очень тяжелая пневмония. Сестра 1963 года, он на год младше.

— А как получилось, что они заболели? — спрашиваем мы.

— Так у нас весь район болеет. Зайдите в райисполком: даже начальство. Тесты на пневмониях не делают. Я звонил в Витебск на горячую линию в облздрав. Сказали, что все красиво говорят, но у нас нет чем делать. Тестов нет — и коронавируса нет. Трудные вопросы. Но швагеру и сестре сделали, только результатов мне не сообщили. Завтра у матери будет вскрытие. Но я думаю, что коронавируса нет. Если бы был, я бы тоже заразился. Две недели прошло, как я контактировал с сестрой и швагером — без маски, без ничего. 60 лет, старый, но слава богу. Хоть бы что-нибудь, но появилось. Но ни кашля, ни температуры. И жена моя на это не реагирует. А у них (у сестры и швагера) сын тоже набрался от них пневмонии, но он молодой, у него все прошло. Коронавирус этот… Есть он или нет… Откуда пневмония такая взялась в районе?

Мужчина считает, что местные врачи лечат по мере своих знаний и возможностей. Он говорит, пусть бы подключился кто из витебских медиков, но нет.

— Сам врач, завотделением терапии, лежит. С такими же симптомами, с пневмонией. Чтобы он был, так, может, трошки что-нибудь… А так сам лежит. А вообще никто же ничего не говорит. И вам ничего не скажут, — бросает мужчина и садится в машину: надо ехать готовиться к похоронам.

Официальную информацию не дают, чтобы не было слухов

Возвращаемся в больницу, застаем главврача. Начинаем с того, что аккаунт райисполкома репостнул на своей странице во «ВКонтакте» запись. В ней говорится, что Бешенковичская ЦРБ просит оказать помощь в срочном приобретении необходимого оборудования: трех увлажнителей кислорода для лечения пациентов с дыхательной недостаточностью. Главврач подтверждает, что все так.

Светлана Рощина спрашивает, почему мы ходим и собираем слухи, ведь все разговоры с медиками — через администрацию. Она говорит, что мнения людей очень мешают работать врачам.

— Поэтому мы пришли к вам. Можно узнать, что на самом деле у вас происходит? — говорим мы.

— Нет, потому что это запрещено законом о здравоохранении. Я могу только сказать, что средствами защиты нас обеспечивают вовремя. И у нас есть всегда на сутки-двое запас средств защиты. И все делается для того, чтобы запасы эти пополнялись. Делается нашим районным руководством, делается руководством нашего управления. И помощь мы оказываем согласно всем нормативным документам. Все, что я могу вам прокомментировать, — отвечает она.

— Кажется, что закон о здравоохранении не запрещает давать информацию по общей эпидемической ситуации…

— Все вопросы, которые вас интересуют, вы можете задать онлайн на сайте Минздрава нашего, пожалуйста. Это не запрещено. Всю информацию, которая стекается туда, которая обрабатывается оперативным центром, вы получите.

На вопрос о заболеваемости в районе главврач отвечать не согласилась, также ссылаясь на статью 46 закона о здравоохранении («Предоставление информации о состоянии здоровья пациента. Врачебная тайна»).

— Мы же не спрашиваем о конкретном пациенте.

— Неважно. Понимаете, это маленький район, и, живя здесь годами и поколениями, мы все друг друга знаем. И обострять ситуацию по меньшей мере некорректно, — после этого нас вежливо попросили из кабинета.