Как в 70-х выживала в Витебске 13-летняя сирота. «Первые, кто предложит тебе поесть и ночлег – это пьяницы, бомжи, цыгане, зэки»

Авторские статьи

а куда сейчас пойти, если ты никому не нужен, кроме себя самого

«Жалеть себя – последнее дело», – говорит героиня нашей истории. Мария считает, что теперь есть с чем сравнивать: пусть трудностей в жизни хватало, но выход находился всегда. Говорит, что жалела себя зря. Но только представьте себе: училище, вам 13 лет и вы никому не нужны на целом свете. Это откровенный рассказ человека, который сначала оказался в детдоме, после – на улице и вынужден был выживать сам.

Мне всю жизнь чужие люди помогали. Первые, кто предложит тебе поесть и ночлег – это пьяницы, бомжи, цыгане, зэки. Вот это было в моей жизни. А детей тогда хватало на улице – кто-то в армию не хотел, у кого-то родители пили. Никто не смотрел детей, как сейчас. На работу выходили через 2-3 месяца, детей – в ясли. Отбери ребенка у матери в 2-3 месяца, и она от него очень быстро отвыкнет.

Мария говорит, что судить своих родственников не хочет, они прошли войну. Мама в 12 лет была связной партизанской бригады, носила тол через немецкий гарнизон, была ранена, а отец в 12 лет попал в ссылку за то, что в голодные годы доставал из болота немецкое оружие и продавал на рынке.

Мама моя с Витебской области, в войну ее чуть свои не расстреляли. Переводили 40 детдомовских детей через линию фронта, сидели на болоте под обстрелами. Мама и еще одна девочка просили по деревням еду. Набрели на хутор, нервы не выдержали, мама высказала все: свиньи жадные, кулачье, а там дети умирают! Хутор бегом собрался, детей накормили. А если бы полицаи? Так что пришлось решать втроем, расстрелять мою маму или нет. И кто-то один не подписал. После войны мои родители познакомились: любовь, деньги есть. В какой момент все это рухнуло? Я понятия не имею. Мама была очень красивая, работала в суде.

Как в 70-х выживала в Витебске 13-летняя сирота. «Первые, кто предложит тебе поесть и ночлег - это пьяницы, бомжи, цыгане, зэки»
Василий Верещагин. «Апофеоз войны»

В том, что родители начали пить, Мария винит послевоенные годы, когда люди отжили и захотели праздника.

 В поселке сгорело здание суда. Прокурора сняли с должности, он спился и бомжевал. Вот так человеку легко жизнь сломать. Когда стала пить мама, зашевелились осколки в ногах, и ее парализовало.

Так Мария переехала жить в Витебск, к тетке.

Тетя моя была монстр: грубая, сталинистка, ее все боялись. Меня даже на праздники одевали – школьная форма и галстук. Представляете, в 13-14 лет? Помню, когда я приехала однажды к отцу, он посмотрел на меня, заплакал и сказал – больше ты туда не поедешь. Меня отвезли к бабушке, но у нее пенсия 12 рублей, у дедушки – 24 рубля, по 70 лет обоим. Спросили: поедешь в детдом? 

Мария вспоминает, что в 70-ые годы детдом был больше похож на колонию, как в тюрьме, там были бригады. Дети жили в бывшей панской постройке и обеспечивали себя сами: одна бригада мыла полы, другая – чистила картошку, третья – работала на огороде. Особенно привилегированные нянчили детей и стирали у воспитателей.

Санитарные условия – дикий ужас, все вшивые. Баню помню – стоишь в воде по колени, и воши плавают. Работали на огороде у местных, чтобы купить дихлофос. Постоянно голодные. А напротив моего отца, дверь в дверь, жил наш завхоз. Вот он мандарины прет, его спрашивают: откуда? Говорил, что детям много привезли – не доели.

Как в 70-х выживала в Витебске 13-летняя сирота. «Первые, кто предложит тебе поесть и ночлег - это пьяницы, бомжи, цыгане, зэки»
Журавлев Фирс «Дети-нищие».

В деревне детей никто просто так не кормил, приходилось много работать. По словам Марии, и детдомовские, и деревенские дети хорошо относились друг к другу, выручали. Дети были голодные, нищие, но никто не воровал, разве что огурцы по колхозным огородам.

Наказания были такие: помню, мне не дали сапоги и куртку на осень. Ни за что наказали – кто-то залез в клуб ночью. Я ходила 3 километра в школу в свитере и полукедах резиновых. По дороге мальчишки по очереди давали куртку. Но насилия никакого не было среди детей. Только один случай: был такой странный мальчик, учился на отлично. Потом его поймали за то, что у детей забирал деньги и даже горячим утюгом прикладывал. И его выгнали. А еще рассказывали, что девочку изнасиловал учитель немецкого языка – и ничего ему не было. Мы даже не знали тогда что это такое – изнасиловал! Другая воспитательница родила от моего одноклассника, ей было 42 года, ему – 15. 

Марию выгнали из детдома за то, что дети поддержали свою учительницу. Местные считали, что дети живут хорошо – так преподносило начальство.  А одна учительница заподозрила что-то и написала жалобу.

Приехали проверки, нашли ребенка, который рассказал, будто она его била. Старшеклассники вступились за учительницу, а директор: или молчите, или можете проваливать. Мы собрались и на суде дали показания за нее.

В 13 лет Марию выгнали из детдома. Аттестат был замечательный – все дороги открыты. Только, говорит, ума не хватило: пошла за подругой в техникум, где кормят, одевают и обувают.

Собрали нас: 3 рубля на билет,чемоданчик из кожзаменителя, вафельное полотенце, кусок мыла хозяйственного и платье школьное. До свиданья, поехали.

А общежитие там давали только через несколько месяцев, и в выходные детей никто не кормит. Три девочки оказались на улице: ночевали в подъездах, собирали бутылки, подбирали еду возле общепита. Только один раз воспитатель дал им 10 рублей. Одежду выдавали в техникуме – штаны и спецовка. Только стирать ее было негде.

Нас же элементарно даже никто гигиене не учил! Это был ужас! Даже сейчас детдомовцам деньги дают, а толку: к жизни неприспособленные. Подъезды тогда не закрывались – мы на верхнюю клетку газетки постелем и переночуем. Никто не видел, раньше телевизоров не было, люди рано спать ложились, в 9 вечера. А в 6 мы уже уходили. Нас цыгане брали к себе, кормили, ночевали у них в самострое. Они жалостливые, чтоб там обидел кто – никак! Шастая так, мы с кем только не знакомились: вот с детьми которые бродяжничали, они уговаривали меня в Крым с ними поехать. Зато мы на выходные в Каунас ездили. Билеты – копейки, бутылки сдал и поехал. А потом каникулы – нас не кормят. 

Как в 70-х выживала в Витебске 13-летняя сирота. «Первые, кто предложит тебе поесть и ночлег - это пьяницы, бомжи, цыгане, зэки»
Василий Перов “Тройка”

Мария вспоминает свои первые летние каникулы как сплошной кошмар и говорит, что никогда этого не забудет. Ночью девушкам приходилось воровать картошку на огородах, ее потом варили в консервной банке. Другое лето Мария провела у знакомой: в дом приходили зэки, но девушек никто не обижал.

К нам относились как к детям. Хотя мы уже были девушки. Потом мне дали общежитие, а на зимние каникулы – даже путевку в Раубичи, в гостиницу. Потом и заметили – попала в детскую комнату милиции за бродяжничество. Ну я и высказала, что третий год уже сижу голодная и раздетая. Они только посмеялись. 

После техникума Марию ждало распределение, но на заводе она оказалась не нужна. Девушка вернулась в отдел кадров и пошла на прием к замдиректору. Повезло: директор ее узнал.

Спросил откуда я и кто моя мама. Оказалось, что он сын того самого прокурора, который бомжевал. Так меня сделали техником технологом. С дипломом токаря второго разряда.

По просьбе героини ее имя в нашей истории было изменено.

Читайте также на нашем сайте откровенный рассказ сироты о жизни детдомовцев в Беларуси «Я всегда буду чувствовать себя здесь чужой… Все вокруг для меня непонятно и страшно».

Оцените статью
Витебский Курьер
Добавить комментарий

  1. hektr

    Сейчас тоже никому никто не нужен, если от него нет какой-то пользы.

    Ответить
  2. П. Кор

    Очень конечно интересно но ряд мелочей вызывают мягко говоря вопросы.
    – у девочки есть полный набор родственников: мама, папа, дедушка. бабушка. Ладно мама парализованная но что с отцом? Он всего раз появляется в рассказе и дальше будто нет. И не скажешь что он прям видеть её не мог – вроде ж с пониманием и даже лаской отнёсся и… Исчез. Голодать? А к бабке с дедом в колхоз не судьба? Нет, сидеть на шее не обязательно но работы там всегда хватает пусть и только за еду, но всяко не воровать рискуя загреметь под уголовку и крыша над головой точно есть но нет. будем назло всему бомжевать хотя выбор о какой.
    Кажется тут рассказчик что-то мягко говоря недоговаривает
    – районный прокурор это номенклатурная должность причём довольно высокого ранга. Таких даже в 30е могли легко расстрелять по доносу но точно не оставить бомжевать. А уж после войны заваливших участок либо перебрасывали на другой район с понижением, либо за совсем уж косяк, сажали но опять же не выкидывали на улицу, тут железно. внутренний Станиславский негодует.

    Ответить
    1. Анастасия Вереск

      Наверное, все дело в том, что жизнь – это все-таки не театр с актерами и прописанным сценарием =) Поэтому история не выглядит гладко и не звучит “как по нотам”. Но я готова пояснить все непонятные вам моменты: 1. Про отца. Да, он исчез – отдал ребенка в детдом и не приезжал, изредка передавал денег. Жил с другой женщиной. Мужчины иногда делают так и по сей день. Вы не знали? 2. Про “бабку с дедом”. Они были безграмотные и старенькие, жили на бедную пенсию. Поэтому, наверное, посчитали, что лучше будет ребенку в детдоме. Насчет выбора бомжевать или нет: Мария сама признавалась по ходу рассказа, что в техникум пошла по глупости и по молодости, за подружкой. Независимости хотелось! Тем более, человеку явно казалось, что никому на свете не нужен. Мне вот эта часть истории очень даже понятна. 3. Про прокурора. Мария попросила уточнить для вас: прокурор тронулся умом после того, как сгорел суд, и поэтому бродяжничал. Он просто уходил из дома и жил лишь бы где. Мария не помнит подробностей, пришлось ли ему посидеть в тюрьме.

      Ответить